Космополис.
Дон Деллило. Данная книга плод воображения
автора. Всякие совпадения связанные с именами, персонажами, местом
действия всего лишь случайность. Часть первая.
В 2000 году.
День в апреле.
1
Бессонница мучила его теперь часто, не один и даже не два раза в
неделю, а четыре-пять. Что он с этим делал? Он не гулял вечерами. Не
названивал другу, достаточно близкому, чтобы будить своим звонком
посреди ночи. Что еще тут можно сказать? Ведь проблема была в тишине, а
не в ее недостатке.
Пытаясь
снова уснуть, он не раз брался за чтение, но, это не помогало,
заставляя разум бодрствовать. В таких случаях он читал научную
литературу и поэзию. Ему нравились черные бегущие строчки на белом,
расставленные в определенном порядке на листке бумаги. Стихи успокаивали
его, сосредотачивая на собственном дыхании. Поэзия открывало то тайное,
что он не в силах был замечать. В этом и заключался ее смысл, именно
для него: здесь, ночью, этими бесконечными неделями, вдох за вдохом в
его комнате на вершине стеклянного небоскреба.
Однажды, пытался
заснуть стоя на голове, медитируя, но, не слишком в этом преуспел.
Бессонница научила его принимать состояние безмятежности и спокойствия,
где каждое движение совершалось в противовес другому. Это как передышка,
пауза для беспокойного существования.
И он не знал, почему так
происходит. Он пробовал пить и снотворное и успокоительное, но, это лишь
усиливало зависимость, затягивая в пучину. Все способы борьбы с
бессонницей были ненатуральными и искусственными. Тени от отсутствия сна
все глубже ложились на его бледное лицо. И что он с этим делал? Ничего.
Он не консультировался у психолога, сидя в высоком кожаном кресле - он
читал Энштейна «Частная теория относительности» в оригинале, а затем, и
на английском, сразу после Фрейда. Но, отложив книгу в сторону и
растянувшись на постели, попытался собрать достаточно силы воли, чтобы
голосовой командой выключить свет. И ничего. Только шум в голове – разум
в пространстве.
Когда он умрет, он не исчезнет. Исчезнет мир.
Он стоял у окна и наблюдал за началом этого дня: через мост, улочки и
звуки этого города на земле и далеком-далеком небе. Он не знал, чего
хочет. Ночь все еще бродила по реке, подрагивая своим пепельным туманом
на противоположном берегу. Представив, как прячутся по углам
проститутки, убегая прочь с освещенных улиц, дребезжа своими огромными
кольцами в ушах, и как просыпается совсем другой бизнес в городе, тот,
что производит машины, которые потом, гремя и ревя, будут нестись по
улицам этого города.
Воистину великолепное зрелище – мост через реку, а за ним солнце, медленно поднимающееся ввысь.
Он наблюдал за сотнями чаек, перемещающимися с одного судна на другое.
Он знал, что у этих птиц большое сильное сердце, не пропорциональное их
маленькому телу. Как то он увлекался орнитологией, и смастерил скелет
птицы, у которой были впалые кости.
Он не знал, чего хочет. Ан-нет, знает. Ему нужно постричься.
Стоя там, у окна, чуть дольше обычного, он наблюдал за одинокой чайкой
крыльями рассекающей воздух. Он любовался птицей, размышлял о ней,
пытаясь думать как она, и чувствовать ее большим непропорциональным
сердцем.
Он был в костюме с галстуком. Костюм в груди жал на его
чрезмерно развитую мускулатуру. Ему нравилось качаться по ночам,
нравилось поднимать тяжелые металлические «блины» забывая о рутине
светового дня.
Он начал прогуливаться по своей огромной квартире с сорока восьмью комнатами.
Он часто так делал, чувствуя себя подавленным и неуверенным. Прошелся
по дорожке возле бассейна, затем, мимо спортзала, мимо резервуара с
акулой и кинозала. Потом, остановился у ограждения с борзыми (порода
собак) и поговорил с ними. И лишь затем, направился во флигель, в свой
кабинет, где находились его исследования и расчеты, над которыми он
работал.
Вопреки всем ожиданиям йена подскочила в цене накануне вечером.
Вернувшись в жилую часть квартиры, он замедлил шаг, останавливаясь у
каждой комнаты, рассматривая ее обстановку и впитывая в себя ее энергию.
Картины, висевшие в каждой комнате, обладали неким цветовым полем,
доминирующим над помещением, создавали эдакую набожную тишину в
открытом пространстве, вместе с живым фонтаном посреди. В этом главном
помещении со стеклянной крышей хранилось величественность открытого
пространства, тишина мечети, где ходишь легкой поступью мимо каменных
голубков.
Ему нравились его картины, которые не мог понять ни один
из его гостей. Эти белые полотна были непостижимы для многих, особенно
их краски на основе мукоида (сложные белки) нанесенные мазками. Хотя,
ничего странного в этой живописи он не видел.
Спустившись в
мраморный вестибюль на лифте, в котором играла мелодия Сати (Эрик Сати,
французский композитор, пианист) – его простата была асимметрична этой
совершенной мелодии. Выйдя на улицу, он пересек ее и, повернувшись лицом
к зданию, в котором жил, почувствовал единение с ним. Это был ничем не
примечательный айсберг из бронзового стекла, состоящий из восьмидесяти
девяти этажей. Они были одним целым – человек и небоскреб. Оно было в
девятьсот футов высотой, самая высокая жилая башня в мире. Настолько
банальная насколько мужественная. И ему нравилось это сочетание
брутальности и простоты. А еще, ему нравилось смотреть на нее вот так,
когда ему было плохо. А ему было плохо, он чувствовал тревогу,
сонливость и усталость.
С
реки подул ветер, и он достал свой органайзер и напечатал слово
«небоскреб» чтобы узнать его происхождение. Ни одного связного
пояснения. Название происходило из древних времен, задолго до его
рождения, название произошло от башен с остроконечными фасадами.
Его башня дарила ему ощущение силы и власти. Ведь он знал чего хочет –
постричься. Тогда почему он задержался у своей башни, созерцая ее формы
среди этого шума и гама просыпающегося города?
Одна из зеркальных
стен его строения отражала реку, подражая ее течению, отсвечивая облака.
Казалось они как живые, рядом. Он снова почувствовал единение со
зданием, ощущая его поверхность, восхищаясь способностью стекла войти в
контакт с живой природой, с любой стороны. Снаружи это пространство
принадлежало всем, изнутри – только ему.
Надев солнцезащитные очки,
он направился вдоль по улице к стоянке сплошь из белых лимузинов. Там
было десять машин, пять из которых находились на Пятой Авеню, напротив
башни, у тротуара, а пять у другой части тротуара, к западу. На первый
взгляд машины были одинаковы, но, это не так, некоторые из них были на
фут – два длиннее своих собратьев, в зависимости от возможностей или
предпочтений своих владельцев.
Водители курили, болтая у тротуара
здесь же, без головного убора но в темных костюмах бросая настороженные
взгляды, при необходимости быстро затушив сигарету.
По их интонации
в голосе можно было догадаться, кого они ожидают: банкира, владельца
агентства по недвижимости, капиталиста, владельца компании программного
обеспечения, брокера или главу штата какого-нибудь городка раздавленного
под грузом голода и войн.
Перевод выполнила Пересмешник
|
